«Мы» и «О дивный новый мир» – отличия двух антиутопий
22.04.19
Начать, пожалуй, стоит с жанровых особенностей, формирующих идейное ядро этих двух известных в своём роде произведений. Антиутопия – противоположность утопии, что логично, соответственно, поднимаемые в них темы рисуются иначе, направляются в другую сторону – в сторону негативного, противоречивого развития государства – непосредственно и являющегося предметом описания. Итак, варварское отношение к экологии, тоталитаризм, зарывание культуры, унификация деятельности, убиение индивидуальности, а где-то и морали – всё это мы можем встретить в фантастически-гротескном мире антиутопий. Следует отметить, что многие ошибочно полагают, что такие романы – бесполезные фантазии, не имеющие ничего боле помимо яркой картины ужасающего быта «мира будущего», описанного через призму видения авторов. Хочется развеять это мнение, в чём поможет анализ трёх книг – «О дивный новый мир», «Мы» и той, страницы которой мы ежедневно пишем сами – наша жизнь. Связь первых двух с последней даже не имеет смысла комментировать, ведь без труда можно провести параллели – аналогия в некоторых жизненных сферах уже налицо, а с каждым годом контур проблем очерчивается ещё жирнее.
Быть может, в годы написания романов Хаксли и Замятина казалось, что описываемый там быт – несусветная ерунда. Однако время идёт, и мы понимаем, что становимся всё ближе и ближе к тому, что пророчили нам знаменитые писатели. Перейдём к анализу содержаний и особенностей каждого произведения. Следуя хронологии, начать стоит с романа Е. Замятина «Мы», опубликованного в 1924 году. «Мы» – просто местоимение, но так может казаться лишь до момента прочтения текста. Это краткое, но при этом ёмкое название вобрало в себя идеи массовой унификации, подавления индивидуальности. «Мы» – безликая серая масса, управляемая Благодетелем. А что же у Хаксли? Опубликованная в 1932 году сатира над обществом потребления и тоталитаризмом, обрисованная названием, берущим истоки в романтической драме «Буря» У. Шекспира – там звучала реплика Миранды (акт 5, сцена 1): «О brave new world!». С некой иронией «новый мир» назван «дивным», однако дивиться есть чему, но, к сожалению, отнюдь не в положительном ключе.
Говоря о форме произведений, нельзя не найти отличий. Роман Замятина – эпистолярный – он представляет собой дневник, состоящий из записей главного героя – нумера Д-503. У английского писателя иначе – мы смотрим на «дивный мир» не глазами какого-то конкретного жителя государства, а, узнавая о быте, попутно знакомимся с разными персонажами повествования, вкупе оцениваем происходящее.
Замятин описывает безальтернативное тоталитарное общество с аппаратом наказаний – Колоколом и Машиной Благодетеля. Институт голосования существует лишь формально, на деле во время выборов ясно, что никакого единогласия нет – ни следа демократии при всём массовом единении в мире Благодетеля не встречается. Желания граждан подавляются, нет места любви, эмоциям, чувству и искусству. Последнее мы видим и у Хаксли, однако в «его мире» некоторое устроено немного иначе: насилие и органы принуждения – нецелесообразны, местный главноуправитель – Мустафа Монд готов каждого отправить на острова, которых в его владениях достаточно.
Оба государства объединяют общность, стабильность, любые жертвы во благо цивилизации. Но всё же есть и различия. «Мы» показывает нам мир совершенно одинаковых людей – все лысые, носят юнифу (идентичную одежду), имеют строгую регламентацию жизни согласно Часовой Скрижали, почасово регулирующей снова же одинаковые группы действий жителей. От надзора им не скрыться – стеклянные дома, процветающее доносительство, органы, контролирующие даже самые интимные стороны жизни. «Дивный мир» же имеет строгую иерархию – здесь не все равны, а аппарат уничтожения индивидуальности действует на самых ранних этапах существования – в период зародыша. Ещё тогда за индивидуума решают кем он будет и к какой касте он будет принадлежать, его умственные способности закладываются и выбираются ещё в инкубаторе, где и производятся альфы, беты, гаммы, дельты и эпсилоны – от высшего до низшего класса жители государства. Желание бунта предусмотрено и изначально выключено у населения «мира»: «Люди счастливы; они получают всё то, чего хотят, и не способны хотеть того, чего получить не могут. Они живут в достатке, в безопасности; не знают болезней; не боятся смерти; блаженно не ведают страсти и старости; им не отравляют жизнь отцы с матерями; нет у них ни жен, ни детей, ни любовей – и, стало быть, нет треволнений; они так сформованы, что практически не могут выйти из рамок положенного. Если же и случаются сбои, то к нашим услугам сома». Сома – наркотик, распространённый среди жителей под ярким девизом «Сомы грамм – и нету драм». В «Дивном мире» нет места расстройствам, нет искусству, есть лишь только индустрия развлечения. Никакой серьёзности, индивидуальности, брака и семьи. Контроль происходит посредством доставления удовольствия.
Подходя так близко к анализу личного (впрочем, личным его назвать сложно) быта жителей государств, стоит отметить яркие отличия в регламентации сексуальной жизни. У Замятина всё настолько строго, что проведение «сексуальных часов» возможно лишь только по «розовым карточкам», выдающимся централизованно. Хаксли же рисует другую картину: мы видим развращённый мир, беспорядочность в выборе партнёров – наличие постоянного партнёра считается моветоном. Сексуальная жизнь затрагивает даже детей – они смотрят соответствующего характера фильмы, получают сексуальное воспитание и игры, обязательные абсолютно для всех.
Множество несправедливостей и запретов, как известно, порождают бунт. И эти рассматриваемые два произведения снова же связаны, на этот раз – мотивом мятежа. В замятинском романе мы видим зарождение протеста от первого лица – рассказчика и главного героя Д-503, вдохновившегося революционеркой I-330. Он готов пожертвовать всем ради любви к ней. Не узнавая себя, герой будто раздваивается – одно «я» – это он прежний, невинный, как Адам; второе – любящий, дикий и ревнующий – совершенно атипичный и непривычный ему характер, преисполненный чувствами, так рьяно блокирующимися идеологией государства. И тут важная заметка: «соблазн» приходит как бы извне, то есть источником и возбудителем становится не типичный житель, а что-то далёкое и незнакомое. Герой вдохновляется таинственной девушкой с яркой внешностью и проникается чувством к ней.
Стоит сказать о том, что помимо «центрального мира», о котором и идёт повествование, существует и иной. У Замятина – природная среда – мир «Мефи», отделённый от города Зелёной Стеной. У Хаксли так же описан контраст сред обитания – «дивный мир» и индейская резервация, где живут дикари – один из которых наделал много шума. Джон (он же дикарь) чётко выделялся на фоне альф, бет и других – он читал книги, был без ума от Шекспира, призывал всех отказаться от наркотика. Он – олицетворение духовного, старого, но вечного – от чего граждане «дивного мира» без капли сожаления решили отказаться – для них это рудимент, над которым они могут лишь посмеяться. В них попросту нет, как уже говорилось, задатков для творчества – они уничтожены и не предусмотрены изначально, как и фантазия – у замятинских нумеров она и вовсе удалена с помощью специальной операции. Джон – как романтический герой обрёл возвышенную любовь к бете по имени Линайна, но не получил от неё таких же чувств – они ей не знакомы. Дикарь безуспешно борется с гедонистическим обществом – толпа избивает его за то, что он выбрасывает таблетки сомы. Он ведёт мученический образ жизни, бьёт себя бичом – отчего в очередной раз становится громкой сенсацией для новой и непонятной ему среды.
К сожалению, оба мятежнических протагониста – I-330 и Джон – умирают. Первая – от предательства Д-530, совершённого не по его воле, а по воле деспотического режима; а Джон – от душевного краха и последующего самоубийства.
Конец обоих произведений печалит, так как финал де-факто остаётся открытым – тирания и непотребства продолжают процветать, и теории дальнейшего развития таких государств будущего не могут не печалить. На примере погибших и выделяющихся из общей массы персонажей становится ясно – одному очень тяжело подорвать закостенелую систему – её элементы без особого труда своей масштабностью буквально задавят любое явление, движущееся в обратную им сторону.
Завершая свои рассуждения, хочется вернуться к словам о том, что для кого-то эти романы – фантастические выдумки и маловероятные концепции государств будущего, но кто знает? Да и весьма глупо отрицать, что некоторые антиутопические сценарии, пускай даже часть их, перетекли со страниц книг в нашу реальность. Может, всё это – большое предупреждение?
